Штефан ГАН (родился в 1895 году) — словак, член КПЧ с 1921 года. В 1915 году попал в плен к к русским. В 1918 году добровольно вступил в Красную Армию и служил в ней до возвращения в Чехословакию в 1921 году. Во время второй мировой войны участвовал в движении Сопротивления. В 1942 году был арестован гестапо и пробыл три года в концлагере Маутхаузен.
В 1961 г. в Москве вышел сборник воспоминаний словацких красноармейцев — участников Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской войны в СССР. Для тематики этого сайта интересна та часть их воспоминаний, которая относиться к предвоенному периоду, Первой мировой войне и пребыванию в российском плену. Естественно, бывшие бойцы «красной гвардии» часто сгущают краски, но все же, как кажется, они не так далеко уходят от истины, как современные историки.
Публикуется с незначительными сокращениями.
В 1914 году, когда началась первая мировая война и была объявлена всеобщая мобилизация, мне, словацкому речнику, плававшему матросом на Дунае, было 19 лет. 1 августа 1914 года после призыва в австро-венгерскую армию, проводившегося в спешке, нас послали в крепость Перемышль в Польше, где мы прошли кое-какую военную подготовку. Там мы строили мосты и рыли окопы. Около Перемышля было построено 15 больших укреплений. В октябре 1914 года русские войска начали большое наступление, прорвались к Карпатам, окружили нас и осаждали крепость Перемышль около шести месяцев. В крепости мы голодали; вместо «харчей» получали деньги, но покупать на них было нечего. Ни за какие деньги нельзя было купить куска хлеба, население само голодало. Лошадей мы кормили соломой с крыш. Мы предприняли несколько вылазок из крепости, многие из нас погибли, но все было напрасно. 19 марта 1915 года неудачно окончилась последняя вылазка. У нас были сотни убитых и раненых. Когда мы спрашивали офицеров, что делать с ранеными, они отвечали: «Делайте, что хотите». Боевой дух войск падал, и 22 марта 1915 года комендант крепости генерал Кузманек капитулировал. Перед капитуляцией пришел приказ уничтожить все, в том числе и оружие. Винтовки мы бросали в реку Сан. Их было столько, что они торчали из воды. Уничтожались орудия и укрепления. Мы постреляли всех лошадей. Они были страшно худы — одна кожа да кости. Когда об этом узнали солдаты, целые тысячи их, голодных, бросились на лошадей и стали обрезать с них красноватое мясо, которое тут же варили без соли. В плен тогда попало свыше 120 тысяч солдат и офицеров. На следующий день после капитуляции в крепость пришли русские войска. Немедленно был отдан приказ закопать лошадей. Стали закапывать лошадей, но наши солдаты вытаскивали их. Когда русские солдаты увидели, что мы так изголодались, что даже деремся за лошадей, они дали нам немного хлеба и сухарей.
Через несколько дней пришел приказ русского командования сосредоточить колонны военнопленных на главной дороге. Нас повели походным порядком на Львов. Перед этим каждый солдат получил сухари и солонину. Ослабленный долгой голодовкой желудок не мог переваривать солонину, и многих мучали боли в желудке. Было еще холодно, и земля была мокрая от тающего снега. Мы пришли во Львов почти все босыми и с разбитыми ногами. Из Львова нас повезли поездом через Киев в Москву. В каждом товарном вагоне было набито по 60–70 человек. Я помню, что в Москве мы стояли целый день. Много жителей города приходило на станцию посмотреть на нас. Они дарили нам, что могли, надеясь, что скоро будет конец войне, раз было такое огромное количество пленных. Но тут появились казаки, выгнали всех с вокзала, а нас загнали в вагоны. Так мы познакомились с казаками, о которых раньше только слышали. В ту же ночь нас повезли дальше — в Среднюю Азию. Через две недели мы прибыли в Ташкент.
Я попал в Троицкий лагерь, где было около 20 тысяч пленных разных национальностей — словаков, чехов, немцев, венгров, поляков, русинов и других. Мы не были приспособлены к жизни в таком жарком климате, и поэтому среди нас стали распространяться различные болезни — малярия, тиф и другие. Из лагеря мы ходили строить дороги и оросительные каналы. Позднее я и несколько других пленных попали на работу в крепость, расположенную в центре Ташкента. Я был рад этому, так как там условия жизни были лучше. Из русских в крепости жили только царские офицеры и юнкера.
Там меня застала Февральская буржуазная революция, но каких-либо изменений в жизнь военнопленных она не принесла. Находясь в крепости и работая по ее укреплению, мы, пленные, почти не были связаны с жителями города.
Так я жил в лагере для военнопленных до октября 1917 года, когда произошла пролетарская революция. В первые дни революции в городе шли большие бои. Весь Ташкент окружили красногвардейцы — железнодорожники и рабочие фабрик и заводов. Их поддерживали перешедшие на их сторону солдаты с артиллерией. Они непрерывно атаковали город, и кольцо со дня на день сужалось. Но офицеры и юнкера заперлись в крепости и не хотели сдаваться. На четвертый день красногвардейцы послали в крепость парламентера для переговоров. Красные предлагали сдать крепость в течение двух часов. Несколько офицеров кинулись на парламентера с шашками и хотели его убить. Но он спокойно заявил, что, если через два часа он не вернется, вооруженные рабочие и солдаты разобьют огнем тяжелых орудий всю крепость. После этого его выпустили из крепости, но сдаться отказались. Через два часа красногвардейцы начали обстреливать крепость. Обстрел длился часа два. Нас, пленных, белые офицеры принуждали помогать им, но мы стремились укрыться в казармах и заняли нейтральную позицию. Было много убитых и раненых. Сторонники буржуазного правительства Керенского не смогли удержать крепость. Ночью некоторые офицеры и воевавшие на их стороне гимназисты бежали. Крепость пала, и красногвардейцы взяли в плен сотни офицеров, юнкеров и гимназистов.
Вскоре к нам, пленным, пришел один из командиров Красной гвардии и, обратившись с приветствием, объявил, что мы больше не военнопленные, а свободные иностранные граждане и что мы можем свободно искать любую работу или вступить в Красную гвардию. Юнкера и офицеры, когда им требовалось к кому-либо из нас обратиться, обычно говорили: «Эй ты, австрияк». Так как мы не были австрийцами и сами ненавидели Австрию с ее монархией, то нам было обидно от русского человека — пусть даже и офицера — слышать такое обращение. Надо сказать, что большинство из нас, солдат австро-венгерской армии — чехов и словаков, — стремилось к добровольной сдаче в русский плен, так как, несмотря на антирусскую официальную пропаганду, все мы были славянофилами, а следовательно, и русофилами в том смысле, как это понималось в те времена. Особенно это относилось к нам — солдатам, происходившим из рабочих и бедных крестьянских семей. Вообще мы, пленные чехи и словаки, много имели оснований обижаться не только на наших, но и на русских офицеров. А этот человек со строгим, но открытым лицом рабочего, в простой кожанке, опоясанной ремнем, начал свое обращение к нам словами: «Дорогие товарищи». После этого в течение одного дня большинство из нас вступило в Красную гвардию. Мы получили военную форму и остались служить и работать в крепости. В мае 1918 года мы прошли военную подготовку в той же крепости и были зачислены в Красную Армию.