Мартин МАРЕК (родился в 1896 году) — чех, член КПЧ с 1947 года. В 1916 году попал в плен к русским. В 1918 году вступил в Красную Армию. Позднее попал в плен к белогвардейцам, и после нескольких месяцев тюремного заключения был выпущен и вернулся в Чехословакию.
В 1961 г. в Москве вышел сборник воспоминаний словацких красноармейцев — участников Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской войны в СССР. Для тематики этого сайта интересна та часть их воспоминаний, которая относиться к предвоенному периоду, Первой мировой войне и пребыванию в российском плену. Естественно, бывшие бойцы «красной гвардии» часто сгущают краски, но все же, как кажется, они не так далеко уходят от истины, как современные историки.
Публикуется с незначительными сокращениями.
Я работал помощником пекаря в Словакии, и когда мне исполнилось 19 лет, меня 15 апреля 1915 года мобилизовали в австро-венгерскую армию и направили в город Брно в 17-й егерский батальон (общей армии). После трехмесячной подготовки нас повезли на русский фронт, где наш батальон занял позиции около крепости Дубно. В первом же бою в августе 1915 года я был ранен в ногу и отправлен в Вену, в госпиталь. Когда я кое-как поправился, меня откомандировали в Брно, откуда через месяц я попал в эшелон, отправлявшийся на фронт. В эшелоне ехали солдаты, которые уже бывали в боях, по два–три раза были ранены и поэтому держались смелее, чем те, кто впервые отправлялся на передовые позиции. Они распевали в вагонах революционные песни, открыто высказывались против войны. Солдаты явно не горели желанием воевать. Я подумал тогда, что эта война окончится для Австро-Венгрии крахом. На фронте нас кормили очень плохо. Неделями нам выдавали лишь граммов по сто сухой колбасы и немного кипятку, в котором мы варили эту колбасу. Эта вода заменяла нам суп.
Пришел июнь 1916 года, и нас перебросили на другой участок фронта. От офицеров мы узнали, что вскоре пойдем в наступление. Но как раз в это время русские прорвали наш фронт, и вместо предполагавшегося наступления мы начали отступать. Как только начала бить наша артиллерия, ее тотчас же «утихомирили» несколькими выстрелами с русской стороны. Впереди нас были большие болота. Однажды утром мы увидели, что русские, сделав настил из досок, переправляются через болото и приближаются к нашим позициям. Русская артиллерия открыла огонь. Среди наших солдат было много убитых и раненых. К полудню с левого фланга на нас обрушились русские. Сопротивляться было бессмысленно, и поэтому мы бросили оружие и сдались в плен.
Вскоре мы прибыли в Житомир. Солдаты-немцы проследовали дальше на восток, а солдаты славянских национальностей остались в Житомире. Мы должны были получить работу на Украине. Человек двадцать из нас послали на Каровинецкий сахарный завод. Там я оставался до зимы 1916 года, а потом, по окончании сезона сахароварения, меня и еще двоих пленных отправили в лагерь в Дарнице под Киевом. Оттуда нас сразу же переправили в Мариуполь, где пленные работали в порту на разгрузке угля. Я был слишком слаб для такой работы, и поэтому казаки много раз били меня нагайкой. Окончательно выбившись из сил, я пошел к врачу, и он освободил меня от этого непосильного труда.
С группой пленных, освобожденных от тяжелых работ, я попал в Павлоград, где нас местные кулаки разобрали как рабочий скот. Я «удостоился чести» служить у одного из них. Кроме меня, у этого кулака работал один пленный румын. Работать этот кулак заставлял нас много, а еды давал мало. С пленным румыном у меня были дружеские отношения. Ведь несчастье сближает людей. Он жил у этого кулака уже целый год и имел при себе ключи от склада, так как хозяин ему доверял. Это давало румыну возможность пользоваться иногда некоторыми благами жизни. Он решил не оставлять в беде и меня. Однажды вечером он спросил, не голоден ли я. Этот вопрос был лишним — голодный я был всегда. Тогда он позвал меня в погреб и дал мне большой кусок солонины.
В этом же хуторе в частной лавочке работала одна молоденькая продавщица. Я, видимо, ей понравился, и она стала заботиться о том, чтобы я не голодал. Но главное — она научила меня читать и писать по-русски. Зная хорошо словацкий язык, я научился русскому очень быстро. Я запомнил фамилию этой русской девушки — Шепельская.
У кулака мы жили, как на необитаемом острове: ничего не знали о том, что происходит в России. Мы ничего не слышали о Февральской революции и не знали, что свершилась Великая Октябрьская революция. Мы по-прежнему работали как каторжные. Кулак только и знал, что давал нам каждый день задания по работе и, конечно, не объяснял нам политической обстановки в стране. Как мы ненавидели его! И вот однажды — это было уже в конце 1917 года — на шапках русских солдат, которые заехали в наш глухой хутор, я увидел красные ленты. Когда я одного из них спросил, что это означает, он сказал, что они — красногвардейцы. Он рассказал, что произошла революция, генералов и офицеров прогнали и все теперь равны. Я решил пойти в город. Но кулак запретил мне уходить. Тогда я сказал ему, что все равно не буду у него работать и уйду в Екатериноелав. Он очень удивился и сказал, что на моем месте так не поступил бы ни один русский батрак. Но я собрал свои вещи и отправился на станцию. В Екатеринославе я увидел, что некоторые пленные свободно ходят по городу. Один встретившийся мне чех посоветовал пойти в сербский комитет, где я могу получить удостоверение на право свободного хождения по городу. В комитете меня встретили очень любезно и сразу же выдали удостоверение личности. Несколько пленных чехов пригласили меня пойти в гости к одному чешскому учителю, постоянно жившему в России. Учитель подробно рассказал нам о том, что произошло в России, и посоветовал не возвращаться теперь на родину, говоря, что нас опять пошлют воевать на итальянский фронт. Некоторое время мы ночевали в бараке какого-то завода. Днем мы ходили по городу и наблюдали, что там происходит. Вскоре я нашел временную работу.
Через станцию все время проходили воинские эшелоны и бронепоезда. Однажды я услышал, что в одном эшелоне говорят по-чешски. Это были красноармейцы, которые отступали от Киева перед превосходящими силами немецких войск. Я познакомился с красноармейцем Йозефом, а тот познакомил меня с другим чехом, добровольно вступившим в ряды Красной Армии. Они посоветовали и мне последовать их примеру. Так и я оказался красноармейцем. Это было в марте 1918 года. Сначала я состоял бойцом в охране штаба одной части, командиром которой был товарищ Егоров. Недель через шесть меня послали с одним командиром на фронт. Рано утром командир, шофер и я поехали на легковой автомашине к фронту в сторону города Николаева. Вскоре мы услышали стрельбу. Недалеко от одной железнодорожной станции командир вышел из машины и приказал нам ждать, а сам отправился на станцию. Долго прождав командира и не дождавшись его, я сам отправился на станцию. Местные бандиты перерезали телефонные и телеграфные провода. На станции началась страшная паника. В суматохе я не нашел командира и потерял шофера и поэтому сел на первый попавшийся поезд и поехал по направлению к Ростову. На одной из станций я сошел с поезда. На этой станции находился штаб части, которой командовал Литвинов. Когда я стал расспрашивать, где штаб Егорова, мне сказали, что он отошел в другом направлении. В штабе Литвинова тоже были чехи и словаки. Они уговорили меня остаться с ними.