Ярослав Шимов. Австро Венгерская империя / Часть первая. Династия / Просвещенные деспоты (1740–1792)

Королева в кольце врагов

…Дважды он брал перо, чтобы подписать бумагу, и дважды бросал его на стол. Наконец один из придворных вкрадчивым голосом сказал, что если его светлость не подпишет документ, передающий Лотарингское герцогство французской короне, то не только прогневает Людовика XV, но и не сможет рассчитывать на брак с госпожой эрцгерцогиней. Франц Стефан Лотарингский вздохнул и поставил на бумаге росчерк, лишивший его родовых владений.

Впрочем, герцогу не стоило слишком огорчаться: вместо сумрачной Лотарингии, имевшей важное стратегическое значение, из-за чего она вечно становилась ареной войн между могущественными соседями, Францу Стефану досталась солнечная Тоскана, где как раз пресекся знаменитый род Медичи. Недурной обмен, особенно если учесть, что «довеском» к нему была женитьба на эрцгерцогине Марии Терезии, дочери императора Карла VI и наследнице многочисленных владений габсбургского рода. Правда, права эрцгерцогини зависели от того, удастся ли ее отцу заставить всю Европу признать Прагматическую санкцию, согласно которой огромная центральноевропейская империя должна была в будущем достаться слабой женщине, ибо мужских потомков у императора не было.

Слабой? Как показало время, в браке Франца Стефана и Марии Терезии слабую, пассивную роль пришлось играть не властной дочери последнего Габсбурга, а ее спокойному, не обладавшему политическими талантами и большим честолюбием супругу. С самого начала герцог находился в подчиненном положении по отношению к жене. Во-первых, их брак оказался в какой-то степени неравным, поскольку кровь лотарингских герцогов хоть и была голубой, но никак не могла тягаться с кровью Габсбургов. Во-вторых, Франц Стефан был небогат (во всяком случае поначалу), ибо его Лотарингия, истощенная долгими войнами и французской оккупацией, не могла служить источником больших доходов, а Тоскана начала приносить такие доходы не сразу. В третьих, герцог с малых лет жил при венском дворе на малопочетных правах дальнего родственника-приживала, и хотя Карл VI проявлял к Францу Стефану почти отцовскую привязанность, молодой человек из Лотарингии был слишком многим обязан Австрийскому дому, чтобы чувствовать себя сильным и независимым, идя 12 февраля 1736 года под венец с императорской дочерью.

Браки, как известно, совершаются на небесах, и, что удивительно, династические брачные союзы иногда тоже бывают счастливыми. Вероятно, именно разница характеров Марии Терезии и Франца Стефана способствовала их многолетней гармоничной семейной жизни. Лотарингская «прививка» пошла на пользу почти засохшему генеалогическому древу Габсбургов: Мария Терезия и ее супруг произвели на свет 16 детей, в биологическом отношении обеспечив тем самым будущее Австрийского дома. В отношении же политическом дела обстояли куда сложнее: после смерти Карла VI его наследнице предстояло с мечом в руках отстаивать единство своих земель и право повелевать ими.

В 1740 году сразу в нескольких странах Европы сменились монархи. Помимо императора Карла, отправились в мир иной русская царица Анна Иоанновна и прусский король Фридрих Вильгельм I, прозванный за свою любовь к армии и замашки солдафона «капралом на троне». Если смерть русской самодержицы не слишком повлияла на соотношение сил в Европе, то переход власти в Берлине к молодому и энергичному Фридриху II изменил очень многое. Целью политики Фридриха стало вступление тогда еще совсем небольшой Пруссии, где жили чуть более 2 млн человек, в узкий круг великих держав. Король-капрал оставил сыну отлично вымуштрованную 80-тысячную армию, что делало вышеуказанную задачу не такой уж невыполнимой (для сравнения: Франция, в то время в 10 раз превосходившая Пруссию по численности населения, держала под ружьем 150 тыс. солдат).

Первой целью агрессивных устремлений Фридриха стала Силезия — одна из наиболее экономически развитых и густонаселенных провинций габсбургской монархии. О Карле VI и состоянии его государства молодой король был весьма критического мнения: «Император — старый истукан! Сегодня он — олицетворение силы, а завтра — ничто. Когда-то был силен, но французы и турки его вымотали, и теперь он на дне». Еще меньше причин было у воинственного Гогенцоллерна для того, чтобы опасаться дочери Карла, юной и неискушенной в политике Марии Терезии. В середине декабря 1740 года прусские войска вступили в Силезию. При этом формально война Австрии объявлена не была. Несомненно, речь шла об акте агрессии, хотя в те времена это понятие толковалось не совсем так, как сегодня. Помимо государственных соображений, у Фридриха были личные причины для неприязни к Габсбургам. Как отмечает один из биографов короля-солдата, «…интриги венского двора способствовали ухудшению его отношений с отцом, не позволили заключить хороший брак, вынудив пойти под венец с племянницей императора из политически незначительного рода… Вена [также] препятствовала стремлению Пруссии расширить свою территорию в Рейнской области» (Stellner F. Fridrich Veliky. Praha, 1998. S. 123).

Нападение Пруссии оказалось не единственной проблемой, с которой пришлось столкнуться 23-летней Марии Терезии. Баварский курфюрст Карл Альбрехт, не признавший в свое время Прагматическую санкцию, предъявил от имени своей супруги Марии Амалии, дочери Иосифа I, претензии на габсбургские земли. За Баварией стояла Франция, стремившаяся нанести Австрии, своему давнему врагу, смертельный удар. Весной 1741 года к антигабсбургской коалиции примкнула и Саксония, чей курфюрст был также польским королем. Началась война за австрийское наследство (1740–1748) — точнее, серия войн, направленных на передел сфер влияния в центре Европы. Мария Терезия вступала в бой в чрезвычайно невыгодном положении: помимо внешних угроз, она не могла рассчитывать и на полную лояльность собственных подданных — прежде всего в Венгрии.

В июне 1741 года Мария Терезия отправилась в Пресбург (Братиславу), где заседал венгерский сейм. Там состоялся обряд ее коронации в качестве короля Венгрии. Это не опечатка: во многих официальных документах о Марии Терезии говорится именно как о короле, а не королеве Венгрии. Ошибка была допущена явно с умыслом: наследница Карла VI хотела показать, что будет править решительно и самостоятельно, как мужчина. При этом королева ничего не сделала, чтобы подсластить пилюлю искренне любимому ею, но непопулярному среди венгров мужу, который был вынужден наблюдать за коронацией в качестве простого зрителя. Франц Стефан не был провозглашен в Венгрии ни принцем-консортом, ни соправителем жены: услуги доброго, учтивого и мягкотелого лотарингца, не говорившего толком ни по-немецки, ни по-венгерски, были нужны габсбургской монархии главным образом в деле продолжения рода. Рождение в марте 1741 года принца Иосифа (будущего Иосифа II) вызвало в Вене бурю ликования; это был один из немногих радостных моментов первых месяцев царствования Марии Терезии.

Выступление Марии Терезии на заседании венгерского сейма с просьбой о помощи в войне против многочисленных врагов (1741 г.)

Выступление Марии Терезии на заседании венгерского сейма с просьбой о помощи в войне против многочисленных врагов (1741 г.)

Заседание венгерского сейма, на котором королева обратилась к местной шляхте с просьбой о помощи в войне против многочисленных врагов, считается одним из наиболее ярких событий в истории габсбургской династии. Согласно монархической легенде, молодая государыня с крошечным наследником на руках, ищущая защиты у своих добрых подданных, произвела столь трогательное впечатление на эмоциональных мадьяр, что стены дворца, где происходила эта сцена, сотрясались от криков «Eljen!» («Слава!»), а венгерские дворяне с лихо закрученными усами потрясали саблями, клянясь отдать «жизнь и кровь за королеву». Есть, однако, авторитетные свидетельства того, что все было куда более прозаично: во-первых, маленький Иосиф в тот момент отсутствовал, во-вторых, вечно оппозиционная шляхта оказалась отнюдь не единодушна в вопросе о поддержке Габсбургов, а в третьих, большинство сейма хоть и откликнулось на призыв королевы, но не преминуло добиться от нее очередного подтверждения мадьярских вольностей.

* * *

Война с Фридрихом II складывалась для Австрии неудачно. Во главе армии Мария Терезия поставила бездарного Карла Лотарингского, брата своего мужа, который и близко не мог тягаться с прусским королем, быстро завоевавшим репутацию лучшего полководца Европы. Пруссаки сохраняли контроль над Силезией, и Фридрих предлагал Марии Терезии мир, если она откажется от прав на эту провинцию. В обмен коварный король сулил своей противнице поддержку кандидатуры Франца Стефана на предстоящих выборах нового германского императора. Из тактических соображений венское правительство заключило с Пруссией перемирие.

12 февраля 1742 года вышеупомянутое предложение Фридриха II перестало быть актуальным: антигабсбургски настроенные курфюрсты, подстрекаемые Францией, избрали императором Карла Альбрехта Баварского под именем Карла VII (1742–1745). Впервые за 300 лет Габсбурги лишились германского престола. Новый император действовал решительно: еще до его избрания баварские войска при поддержке французов и саксонцев вступили в Прагу, где местная шляхта, разом забыв о лояльности Вене, признала Карла Альбрехта королем Богемии. На сей раз австрийцы, однако, ответили ударом на удар: армия Марии Терезии, отбросив противника, вступила в Мюнхен — столицу Баварии, лишив новоиспеченного императора его родовых владений.

Тем временем вновь оживился прусский король. В мае того же 1742 года он возобновил боевые действия, разгромил Карла Лотарингского у Часлава и вынудил Марию Терезию подписать мирное соглашение, в котором королева с тяжелым сердцем признала потерю Силезии. Единственным утешением ей могла быть поддержка Англии, которая пошла на союз с Габсбургами, боясь резкого усиления французских позиций на континенте. В 1742–1743 годах англо-ганноверские войска вели довольно успешные действия против французов в южных Нидерландах. Затем, однако, ситуация изменилась: под французскими знаменами объявился выдающийся военачальник, Мориц Саксонский, которому удалось потеснить противника. Летом 1744 года, когда Фридрих II заключил союз с Францией и вновь обрушился на австрийцев, положение Габсбургов было весьма незавидным.

Ситуация в годы войны за австрийское наследство интересна тем, что резкие изменения как на театрах военных действий, так и за столом дипломатических переговоров происходили едва ли не ежемесячно. Успехи прусского короля обеспокоили его соседей настолько, что в январе 1745 года Англия, Австрия, Голландия и Саксония заключили союз против Пруссии. Через полтора месяца скоропостижно скончался Карл VII, который не располагал ни политическими, ни финансовыми ресурсами для того, чтобы надолго закрепить императорский трон за династией баварских Виттельсбахов. Его наследник, курфюрст Максимилиан Иосиф, покорно согласился со всеми требованиями Габсбургов: в обмен на возврат Баварии он отказался от претензий на императорский трон, обещал Францу Стефану поддержку на будущих выборах и признал Прагматическую санкцию. В Вене вздохнули с облегчением. Новым успехом династии стало избрание Франца Стефана императором под именем Франца I (1745–1765). В политику он почти не вмешивался. Известно, что однажды на заседании государственного совета, когда Франц попытался высказать свое суждение, противоречившее взглядам супруги, Мария Терезия грубо оборвала его, заявив, что ему «…не резон мешаться в такие дела, о которых он не имеет ни малейшего понятия».

Тем временем прусская военная машина продолжала перемалывать противников. Фридрих II оккупировал Саксонию и нанес еще несколько серьезных поражений Австрии. В Лондоне были обеспокоены тем, что война в центре Европы затягивается, становясь все более накладной для британской казны, из которой финансировалась значительная часть военных расходов Марии Терезии. Британский кабинет намекнул королеве на возможность прекращения субсидий, и на Рождество 1745 года в Дрездене представители Пруссии, Австрии и Саксонии подписали мирный договор. Мария Терезия вновь — на бумаге — соглашалась с передачей Силезии Фридриху II, но в душе не смирилась с потерей до конца своих дней. Кроме того, война кардинально изменила соотношение сил в Центральной Европе: помимо Австрии и Пруссии, в империи не осталось ни одного княжества, которое было бы в состоянии противодействовать влиянию великих держав. Австрия избежала полной утраты доминирующего положения в империи, но о реальном влиянии императора на большую политику более нельзя было говорить. Вена смирилась с существованием второй немецкой великой державы, своего постоянного конкурента.

Этим, однако, война для Габсбургов не закончилась. В Италии им пришлось вновь столкнуться с французами и испанцами. Боевые действия продолжались еще почти три года, пока Великобритания и Франция, соперничество между которыми играло роль масла, подливаемого в огонь войны за австрийское наследство, не оказались на грани финансовой катастрофы. Париж и Лондон так нуждались в мире, что чуть ли не силой затащили за стол переговоров своих союзников — соответственно Испанию и Австрию. 18 октября 1748 года в западногерманском Аахене был подписан мир, условия которого оказались не слишком благоприятными для Марии Терезии. Хотя французы вернули ей оккупированные южные Нидерланды, в Италии она уступила испанцам Пармское герцогство и два маленьких княжества — Пьяченцу и Гвасталлу. Главное же — Аахенский мир закреплял потерю Силезии, возврат которой стал idee fixe австрийской государыни на протяжении всех последующих лет. Сама Мария Терезия, впрочем, за время войны приобрела большую популярность как в Европе, так и среди своих подданных. Отчаянная и смелая борьба за свои наследственные права молодой женщины, оставшейся, как уже упоминалось, без денег, солдат и советников перед лицом сонма врагов, не могла не произвести впечатление на всех, включая самих этих врагов. Много лет спустя, получив известие о смерти Марии Терезии, ее главный противник, Фридрих II, почтит ее память такими словами: «Она делала честь своему полу, своему трону и своей семье; я воевал с ней, но никогда не был ее врагом». Как бы ни был плох для Австрии Аахенский мир, он стал окончательным международным признанием основных положений Прагматической санкции: неделимости владений габсбургской династии и прав Марии Терезии и ее потомков на эти владения. Дочь сумела силой оружия отстоять то, чего ее отец добивался с помощью дипломатии.

Война за австрийское наследство имела для Марии Терезии и еще один важный итог. Она показала, сколь немощна в экономическом плане габсбургская монархия, коль скоро даже борьбу за собственное существование она вынуждена была вести на английские деньги. Австрия нуждалась в коренных реформах, и эти реформы — в духе входившего тогда в моду просвещенного абсолютизма — стали основным внутриполитическим содержанием сорокалетнего царствования Марии Терезии.

Mater Austriae

XVIII столетие вошло в историю Европы как век Просвещения. Естественно-научные открытия и новые философские концепции, получившие распространение в эту эпоху, постепенно формировали у образованной части европейского общества иной взгляд на мир, природу вещей, отношения между людьми, социальную структуру и общественные идеалы. Представления, основанные на христианских традициях и принципах феодализма, уступали место культу разума, естественного равенства, свободы личности и ее ответственности перед другими людьми — причем последняя, по мысли просветителей, должна была распространяться и на государей. Такие произведения, как «Дух законов» Монтескье и «Общественный договор» Руссо, подвергли сплошной ревизии старые понятия об общественных отношениях.

Сейчас, спустя более чем два с половиной столетия, очевидно, что не всё было так однозначно в этом процессе интеллектуального и духовного освобождения. Наиболее радикальные из просветителей, по сути дела, предлагали обществу взамен прежней системы духовно-нравственных и социальных координат, основанной на традиционной иерархии, почитании Бога и государей, иную, столь же жесткую, в основе которой лежал атеистический культ Разума. Как показали события французской революции, жрецы этого культа могли быть куда более неумолимыми и беспощадными, чем представители Старого порядка. Люди, зачитывавшиеся в юности Руссо, Дидро и Вольтером, явили миру первые образцы массового террора. Тем не менее в середине XVIII века, когда до якобинской диктатуры было еще далеко, идеалы Просвещения волновали многие умы и действительно способствовали духовному, а во многих случаях и материальному подъему в странах Европы.

В разных частях Старого Света новые веяния, которые принес XVIII век, имели неодинаковое распространение и по-разному претворялись в жизнь. В странах Запада идеи Просвещения упали на социальную почву, хорошо взрыхленную и удобренную предыдущими десятилетиями экономического роста и поступательного политического развития. Там уже существовало развитое «третье сословие», задумывавшееся о более значительной политической роли, процветала торговля и быстро росли города, а доля образованных людей, не говоря о просто грамотных, уже была довольно значительной. Поэтому новые идеи и концепции на Западе естественным образом получили широкое признание и имели серьезные социально-политические последствия.

В центре же и на востоке Европы, в том числе во владениях Габсбургов, ситуация оказалась качественно иной. Только в альпийских землях и отчасти в Богемии и Силезии к началу царствования Марии Терезии структура общества напоминала западноевропейскую. В Венгрии же образованные круги, интересовавшиеся просветительскими идеями, были почти исключительно дворянскими, а социальные интересы этого сословия во многом противоречили основным положениям идеологии Просвещения. На окраинах габсбургской монархии жизнь как будто и вовсе застыла: в Трансильвании, Словакии, Банате, на Военной границе общественные отношения оставались неизменными со времен изгнания турок, уровень образования не только простонародья, но и дворян был крайне низким, зато влияние церквей — католической, кальвинистской и православной — чрезвычайно высоким.

Специфика Центральной и Восточной Европы вела к тому, что здесь, в отличие от Запада, «…стремление к переменам шло не снизу…, а со стороны части самого привилегированного класса, сталкивавшейся с традиционными препятствиями, — недоверием крестьян, реакционностью священников, региональным сепаратизмом, агрессивностью иностранных государств и упорным консерватизмом большей части мелкого дворянства» (Океу R. Eastern Europe 1740–1985. Minneapolis, 1999. Р. 46). Никакие реформы в такой ситуации не были бы возможны, если бы их душой и двигателем не оказались люди, в руках которых были сосредоточены огромные властные полномочия, — монархи, решившие в силу ли собственных убеждений или настоятельной необходимости вступить на путь преобразований.

Так возник феномен «просвещенного абсолютизма», на путь которого вслед за Францией Людовика XIV, но на столетие позже, встали восточные великие державы Европы — Австрия, Пруссия и Россия. Здесь эта политическая модель, суть которой лучше всего выражена формулой «для народа, но без народа», сама по себе не вела и не могла вести к столь же глубоким социальным изменениям, как на Западе. Главной опорой «просвещенных деспотов» являлось не «третье сословие», которому в Австрии, Пруссии и России лишь предстояло возникнуть, а реформаторски настроенная часть дворянства и военная и гражданская бюрократия, развитию и укреплению которой уделяли первостепенное внимание все вышеперечисленные государи. Просвещенный абсолютизм стал способом социальной модернизации, избранным восточной частью Европы. Он готовил почву для дальнейших изменений, которым предстояло произойти уже в XIX веке.

* * *

После Аахенского мира (1748) перед Марией Терезией стоял ряд неотложных практических задач, важнейшими из которых являлись: обеспечение безопасности наследственных владений Габсбургов; укрепление пошатнувшихся позиций Австрии в Европе, в первую очередь возврат Силезии и обуздание Фридриха II; создание прочного социально-экономического фундамента могущества Австрийского дома; обеспечение единства габсбургской монархии. К их решению королева приступила со свойственной ей энергией и решительностью.

Первый период реформаторской деятельности Марии Терезии и ее советников приходится на 1749–1756 годы — от Аахенского мира до Семилетней войны. Начало переменам положила военная реформа: была унифицирована система набора в армию, монархию разделили на 37 округов, каждый из которых должен был формировать определенный воинский контингент. Был впервые в истории габсбургской монархии заведен единый военный бюджет; под ружье на постоянной основе поставили 108 тыс. солдат и офицеров. Для содержания столь солидного войска королеве, однако, требовались значительные средства, поэтому неизбежной становилась реформа налоговой системы. В западной части монархии (альпийских провинциях, Богемии, Моравии) дворянство лишилось налоговых привилегий и стало платить взносы в государственный бюджет. В Венгрии, где освобождение от налогов было одной из основных шляхетских «вольностей», подобная реформа осуществлялась гораздо медленнее и со значительными трудностями.

Система округов сыграла при этом заметную роль. В каждый из них были направлены правительственные чиновники, следившие за сбором податей; они заменили прежних выборных представителей сословных собраний, как правило — крупных помещиков, стоявших на страже в первую очередь собственных интересов, а не интересов казны. Таким образом, налоговая реформа плавно перетекала в реформу административную, направленную на реорганизацию государственного аппарата, который должен был способствовать окончательному превращению габсбургских земель в единую империю. Был создан ряд центральных ведомств, занимавшихся координацией внешней политики, финансовых дел, юстиции, военными вопросами и т. д. Все эти ведомства были подчинены Государственному совету, регулярно собиравшемуся на заседания под председательством государыни. После Семилетней войны деятельность новых административных учреждений была окончательно отлажена. Роль бюрократии резко возросла. Хотя чиновничий аппарат составляли в большинстве своем представители дворянского сословия, многие из них были выходцами из незнатных и небогатых семей, перед которыми Терезианские реформы открыли возможность быстрой служебной карьеры и возвышения. Мария Терезия, в отличие от ее сына и преемника Иосифа II, не воевала с аристократией, а лишь стремилась сочетать ее интересы с интересами государства, опираясь при этом на наиболее образованных и одаренных представителей привилегированной элиты.

Князь Венцель Антон Доминик Кауниц-Ритберг (Художник Жан-Этьен Лиотар)

Князь Венцель Антон Доминик Кауниц-Ритберг (Художник Жан-Этьен Лиотар)

К их числу относится в первую очередь граф (впоследствии князь) Венцель Антон фон Кауниц-Ритберг (1711–1794), отпрыск одной из аристократических семей Богемии. В 1753 году он занял пост государственного канцлера и долгие годы определял характер австрийской внешней политики. «Дипломатическая революция», о которой пойдет речь в следующей главе, была во многом его рук делом. Влияние Кауница оказалось столь велико, что, по утверждению многих историков, в 1760–70-е годы габсбургской монархией фактически правил триумвират: Мария Терезия, ее соправитель Иосиф II и Кауниц. Другие советники Марии Терезии не располагали таким влиянием, как Кауниц, однако и их деятельность наложила заметный отпечаток на политику и облик австрийской монархии. Это граф Фридрих Вильгельм фон Гаугвиц, участвовавший в проведении военной и налоговой реформ, фельдмаршалы Даун, Лаудон и Ласи, которые не только отстаивали интересы монархии на поле боя, но и способствовали модернизации ее вооруженных сил, личный врач королевы голландец Людвиг ван Свитен, ратовавший за либерализацию системы наказаний и реформу народного образования, и некоторые другие.

А вот император Франц I по-прежнему оставался в тени супруги. При этом он не был ни глупцом, ни патологическим лентяем.

Франц серьезно интересовался естественными науками, архитектурой, искусствами, оставил после себя несколько внушительных коллекций минералов, растений и технических новинок. Кроме того, «тихий» император оказался настоящим финансовым гением: через подставных лиц он участвовал в операциях на европейских биржах, удачно инвестировал вырученные средства, покупал обширные поместья в Верхней Австрии, Моравии и Словакии, где по его распоряжению строились мануфактуры и мастерские, приносившие большой доход. Франц не был скрягой: так, он на собственные деньги закупил множество редких зверей и птиц для зоопарка при замке Шёнбрунн — бывшем охотничьем домике, превращенном Марией Терезией в габсбургскую резиденцию в окрестностях Вены. (Своему нынешнему великолепию Шёнбрунн обязан, впрочем, императору Францу Иосифу, расширившему и перестроившему этот дворец).

Залогом финансового благополучия монархии могло быть только улучшение положения крестьян — основного податного сословия. Практичная Мария Терезия быстро поняла это, и именно заботой о государственном благе в первую очередь продиктованы ее послабления земледельцам. «Крестьянский класс как самый многочисленный разряд граждан составляет главную основу и главную силу государства, — рассуждала королева. — Поэтому его следует поставить крепко на ноги, чтобы он мог кормить свои семьи и нести общие налоги в военное и мирное время». В 1775 году, после нескольких неурожайных лет и вызванных этим крестьянских волнений, был издан патент, который строго запрещал использовать труд крестьян на помещичьих землях более чем три дня в неделю. Были облегчены наказания для крестьян за различные провинности, отменены пытки, упрощен порядок рассмотрения жалоб простого люда в судах. Все эти меры во многом повторяли положения Robotpatent Леопольда I (1680) и указов Карла VI (1738), но в отличие от них правительство Марии Терезии жестко контролировало соблюдение своих распоряжений. Действие патента 1775 года было впоследствии распространено и на другие земли монархии. Тем не менее Мария Терезия не пошла на полное личное освобождение крестьян, что предстояло сделать Иосифу II.

Мария Терезия ликвидировала все внутренние таможни, кроме барьера между Венгрией и остальными землями монархии. Это препятствовало промышленному развитию земель короны св. Стефана, окончательно ставших житницей монархии, зато способствовало индустриальному росту в Чехии и Австрии. В 1780-е годы в монархии насчитывалось 280 фабрик и мануфактур; в начале 1790-х чешские земли (Богемия, Моравия и остаток Силезии), занимавшие 10% территории габсбургских владений и имевшие 14% их населения, приносили императорской казне от 25 до 35% доходов.

Другой областью, в которой Марии Терезии удалось добиться выдающихся успехов, стало народное образование. С 1774 года (в Венгрии — с 1777-го) начальное образование было объявлено обязательным. Последствия этого решения, правда, стали очевидными уже после смерти королевы: в 1781 году только 208 тыс. из 776 тыс. детей школьного возраста посещали школу в габсбургских землях (кроме Венгрии), но уже десять лет спустя в одной только Богемии насчитывалось 174 тыс. учеников. При Марии Терезии были внесены либеральные изменения в уставы австрийских университетов, высшая школа вышла из-под влияния иезуитов, господствовавших в ней в первой половине XVIII века, была расширена учебная программа, появилось несколько новых учебных заведений, в том числе военные — Терезианум, инженерная, артиллерийская академии и др. При этом императрица, сама не получившая особенно глубокого образования, руководствовалась не какими-то отвлеченными принципами и философскими идеями — о них она просто не имела представления, — а здравым смыслом и соображениями практической пользы. При этом по своим взглядам и манерам государыня до конца своих лет оставалась набожной католичкой, сильно недолюбливавшей протестантов, и консервативной матерью семейства, по приказу которой венским проституткам наголо брили головы.

Каковы итоги долгого царствования Марии Терезии? Наиболее впечатляет простое статистическое сопоставление положения монархии в 1740 году, когда дочь Карла VI вступила на престол, и ситуации в последние годы ее правления. Несмотря на потерю густонаселенной Силезии, число подданных Австрийского дома за 40 лет выросло на 28% и достигло без малого 20 млн человек. В австрийской казне в 1778 году было более 50 млн флоринов (в 1740-м — около 22 млн). Армия, в которой в год смерти Карла VI едва насчитывалось 38 тыс. человек, в 1775 году состояла из 175 тыс. солдат и офицеров — плюс 35 тыс. гренцеров, крестьян-солдат, обитавших на юге, на Военной границе.

Терезианская эпоха — водораздел в истории габсбургской монархии. С этого времени о владениях Габсбургов, кроме Южных Нидерландов и северной Италии, действительно можно говорить как о едином организме, несмотря на то что существенные различия между отдельными его частями попрежнему сохранялись (впрочем, им не суждено было исчезнуть до самого конца этого государства). С эпохи Марии Терезии начинается и то, что можно назвать центральноевропейским способом сосуществования и взаимодействия множества народов и культур в рамках империи, которая не всегда давала простор национальным чаяниям и устремлениям, но почти всегда старалась сгладить противоречия между своими подданными. Она предоставляла им возможность жить бок о бок, поддерживая и усиливая друг друга, под властью династии, игравшей одновременно роль интеграционного фактора, символа государственности и олицетворения Центральной Европы — этой, по выражению чешского писателя Милана Кундеры, «архиевропейской Европы», построенной по принципу «максимум многообразия при минимуме жизненного пространства».

В этом, видимо, заключалась новая историческая миссия Габсбургов, пришедшая на смену прежней — миссии защитницы Европы от османского нашествия. В отличие от западной части европейского континента, здесь, в центре и на востоке Европы, процесс превращения этносов в нации, с собственной развитой культурой, самосознанием и политическими устремлениями, шел относительно медленно. Государство Габсбургов было не тюрьмой народов, как о нем впоследствии отзывались националистически настроенные политики и историографы — немецкие, венгерские, итальянские, чешские, — а скорее инкубатором, в котором и благодаря которому народы Центральной Европы могли достичь стадии культурного, социального и политического развития, свойственной их западным соседям уже в XVIII веке. Однако в этом и заключалась главная опасность для Габсбургов: демон национализма, объявившийся позднее в Европе, по объективным причинам был враждебен наднациональной власти Австрийского дома, основанной на древнем династическом принципе.

Чтобы сохранить и по возможности приумножить доставшееся им наследство, преемники Марии Терезии, которую стали называть Mater Austriae — «Матерью Австрии», должны были взять на себя нелегкое дело достижения социальной и национальной гармонии в своих владениях. Представления о такой гармонии у членов Австрийского дома были неодинаковыми. Одну из наиболее радикальных «версий» предложил и попытался осуществить на практике сын Марии Терезии — Иосиф II. О трагической судьбе этого одинокого реформатора речь впереди, пока же вернемся в 1750-е годы, когда над Европой сгустились тучи новой войны.

Перемена альянсов и ее последствия

Французов при габсбургском дворе любили, Францию — терпеть не могли. Родным языком императора Франца, мужа Марии Терезии, был французский; при нем в Вене были заведены многие французские обычаи и манеры, но император не мог спокойно слышать о Людовике XV, который нанес ему когда-то смертельную обиду, вынудив уступить Франции Лотарингию. Да и сама Мария Терезия помнила о почти трехсотлетней борьбе ее предков с французской экспансией, которая началась еще в XV веке.

Неудивительно, что, ознакомившись с запиской, поданной венценосным супругам в марте 1749 года графом Кауницем, императрица недоуменно подняла брови. Граф, слывший восходящей звездой австрийской дипломатии, предлагал вещь неслыханную: постепенно отойти от старинного, проверенного во многих войнах альянса с Англией и Голландией и сблизиться с заклятым врагом — Францией. Той самой Францией, которая совсем недавно поддержала притязания Карла Баварского на земли Габсбургов. Той Францией, которая никак не могла смириться с мыслью, что времена «короля-солнца» давно миновали, и упорно стремилась к доминированию на европейском континенте. Быть может, граф Кауниц сошел с ума или подкуплен французами?

Однако, ближе ознакомившись с аргументацией дипломата, Мария Терезия поняла, что его идеи не так уж и безумны. По сути дела, между Францией и Австрией уже не осталось непреодолимых противоречий, убеждал государыню Кауниц. Французы более не стремятся к экспансии в Италии, где позиции Габсбургов весьма прочны. Напротив, усиление Пруссии очень беспокоит не только Вену, но и Париж. Кроме того, Австрия может сыграть на противоречиях между Францией и Великобританией в заморских колониях. Британский король является также курфюрстом Ганноверским, и его вмешательство в дела «Священной Римский империи» естественным образом подрывает позиции в ней Австрийского дома. Таким образом, и здесь союзниками австрийцев могут быть французы, тоже желающие вытеснить англичан из континентальной политики. Итак, задавал вопрос Кауниц, не стоит ли поставить на французскую карту? В случае, если альянс с Францией будет дополнен дружескими отношениями с Россией (с которой Вена уже заключила в 1746 году оборонительный военный союз), позиции Австрии в европейской политике заметно усилятся.

Записка Кауница была на время положена Марией Терезией под сукно: время для столь резких движений, по мнению осторожной королевы, еще не пришло. Но наступил 1756 год, и события стали развиваться с головокружительной быстротой. В конце января в Вену пришло известие о том, что Великобритания и Пруссия подписали Вестминстерскую конвенцию. По сути дела, этот документ не был союзным договором, однако один из его пунктов гласил: «Если же вопреки всем ожиданиям и в нарушение мира… любая иностранная держава предпримет вторжение в Германию, две договаривающиеся стороны объединят свои усилия для наказания нарушителей и сохранения спокойствия в Германии». За этими невинными словами скрывалась явная угроза австрийским и французским интересам. Кроме того, прусский король за соответствующие субсидии фактически обязался защищать интересы Англии и Ганновера в империи, что не могло не беспокоить Вену.

Начались интенсивные переговоры, закончившиеся в мае 1756 года в Версале подписанием союзного соглашения между Францией и Австрией. Случилось именно то, о чем Фридрих II писал еще во время войны за австрийское наследство: «Самое худшее, с чем мы могли бы столкнуться в будущем, — это союз Франции и королевы Венгерской». В том же месяце Британия официально объявила Франции войну, хотя боевые действия в североамериканских колониях и Индии шли уже давно. Так произошла знаменитая «перемена альянсов» (reverse des alliances), она же «дипломатическая революция», результатами которой Мария Терезия могла быть довольна. Исчезла угроза французского нападения на империю и Италию, а также опасность, вызванная союзными отношениями Франции с турками. Ну а конец франко-прусского альянса и вовсе избавил Вену от настоящего кошмара.

Фридрих II, впрочем, пока тоже чувствовал себя уверенно. Его казна была пополнена английским союзником, в армии — свыше 200 тыс. вымуштрованных солдат. Король решил, что наилучшей тактикой будет молниеносная война, в которой он поодиночке разобьет медлительных противников. Поэтому, не обладая перевесом над французами и австрийцами, самонадеянный Фридрих ударил первым. 29 августа 1756 года началась самая кровавая из войн XVIII столетия, которую иногда, учитывая, что боевые действия велись и на других континентах, даже называют мировой.

* * *

Саксония, примкнувшая к антипрусской коалиции, продержалась недолго: разбитая в пух и прах, она к концу года была оккупирована войсками Фридриха. Король привел несколько десятков тысяч саксонских пленных к присяге себе и своему знамени и включил их в состав прусской армии. Ничего удивительного: в ту пору воевали еще не за отечества, а за государей. На очереди были австрийцы, и 1 октября 1756 года прусский король нанес им поражение при Ловосице.

В январе следующего года одним врагом у Фридриха стало больше: Россия, обеспокоенная агрессивностью прусского монарха, вступила в альянс с Австрией и Францией. Хотя противоречий между членами этой коалиции было более чем достаточно, задачу обуздания Пруссии в Петербурге сочли первоочередной. Тому было простое объяснение: «Напав на Силезию [в 1740 г.], Фридрих II принял важнейшее решение: его экспансия была направлена на восток, а не как у его отца, на запад, в Рейнскую область… Поскольку польско-литовская уния (Речь Посполитая. — Я. Ш.) непрерывно слабела, а Швеция перестала быть великой державой, доминирующее положение в северной и восточной части Европы заняла Россия. В начале своего правления Фридрих сильно недооценил эту державу» (Stellner, s. 132). Россия не участвовала в войне за австрийское наследство: хотя со времен Петра I венский «цесарь» был дружественным России государем, политическая обстановка в Петербурге оставалась настолько нестабильной (в 1740–1741 годах там произошли два государственных переворота), что Российской империи было не до войн в Европе. Однако в середине 1750-х ситуация была уже совсем иной, и императрица Елизавета Петровна решила воевать. Весной 1757 года 80-тысячная русская армия под командованием фельдмаршала Апраксина выступила в поход к границам Пруссии. Тем временем на полях Богемии развернулись ожесточенные бои. Армия Фридриха II подступила к Праге и 6 мая нанесла поражение бесталанному Карлу Лотарингскому. На помощь чешской столице поспешил один из лучших военачальников Марии Терезии — генерал (впоследствии фельдмаршал) Даун, ответивший пруссакам победой при Колине (18 июня). На исходе лета Апраксин добрался наконец до Восточной Пруссии, и 30 августа его войска в упорном сражении у Гросс-Егерсдорфа нанесли поражение армии прусского фельдмаршала Левальда. Однако русский командующий не воспользовался победой и неожиданно начал отступать, из‑за чего был заподозрен в государственной измене. Осенью австрийцы пошли в наступление в Силезии, а французы — на западе Германии. В октябре 1757 года две с небольшим тысячи австрийских гусар под началом генерала Хадика ненадолго заняли Берлин, увезя оттуда в качестве контрибуции более 200 тыс. талеров.

Положение Фридриха II становилось все менее благоприятным. Но именно в отчаянных ситуациях лучше всего проявлялся полководческий талант короля. 5 ноября Фридрих опрокинул и буквально рассеял союзную армию французов и западногерманских князей в битве у Россбаха. Прошел ровно месяц, и у Лейтена неутомимый король разбил австрийскую армию, заметно превосходившую его числом, но не умением. Силезия была вновь потеряна для Габсбургов. Правда, русские тем временем отобрали у самого Фридриха Восточную Пруссию.

Прусский король Фридрих II в битве при Цондорфе (Художник Карл Рёхлинг)

Прусский король Фридрих II в битве при Цондорфе (Художник Карл Рёхлинг)

Кампания 1758 года не принесла решающего успеха ни одной из сторон, но чаша весов постепенно склонялась на сторону анти-прусской коалиции. 25 августа Фридрих встретился с русской армией генерала Фермора у деревни Цорндорф. Началась битва, которую очевидцы описывали как «колоссальную бойню». Несмотря на огромные по тем временам потери (не менее 11 тыс. у пруссаков и до 13 тыс. у русских), победителя не было, обе армии стояли насмерть. На следующий день после битвы Фермор все же отошел, что позволило Фридриху заявить о своей победе. Но она оказалась пирровой, силы Пруссии подходили к концу, в рядах королевской армии становилось все больше наемников, понемногу снижались ее боевые качества. Страна была разорена, казна пуста. Конец этого грустного для пруссаков года ознаменовался битвой у Гохкирхена 14 октября, в которой австрийские полководцы Даун и Лаудон заставили Фридриха II отступить с большими потерями.

Но это были лишь первые глотки из горькой чаши, которую предстояло испить прусскому королю. Отчаянные маневры весной 1759 года не позволили ему предотвратить соединение русских и австрийских войск. Теперь два сильнейших врага Пруссии совместно обрушились на нее, в то время как на севере, в Померании, действовали присоединившиеся к коалиции шведы. 12 августа у Кунерсдорфа армия союзников под командованием русского фельдмаршала Салтыкова и австрийского генерала Лаудона нанесла Фридриху II самое тяжелое поражение — он потерял почти всю свою армию. В ночь после битвы король, находившийся на грани самоубийства, писал в Берлин одному из своих министров: «Трижды я собирал солдат, пока не понял, что могу попасть в плен, и вынужден был покинуть поле битвы. Мой мундир в дырах от пуль, подо мной пали две лошади. Мое несчастье в том, что я еще жив… От армии в 48 тысяч человек не осталось и трех тысяч. Вокруг все бегут, я больше не господин своего народа… Я не выдержу этого жестокого испытания…».

Союзники, однако, не воспользовались плодами победы. Салтыков не сумел договориться с Дауном о стратегии дальнейших действий и отступил в Польшу. «Сообщаю тебе о чуде Бранденбургского дома (т. е. династии Гогенцоллернов. — Я. Ш.), — писал Фридрих II брату Генриху. — Неприятель перешел через Одер, но не воспользовался возможностью окончить войну, дав новое сражение». Самостоятельно добить Пруссию австрийцы были не в состоянии: в 1760 году король опять ухитрился набрать на английские деньги стотысячную армию, которая нанесла габсбургским военачальникам поражения у Лигница (15 августа) и Торгау (3 ноября). Вновь сыграли свою роль преимущества прусской военной школы — «быстрота движений, порядок, уверенность, с которыми делаются все распоряжения, словом, высшее понимание дела… от старшего начальника до последнего ефрейтора» (Егер, с. 624). После этих побед Саксония снова перешла в руки пруссаков. Ситуация становилась патовой.

Прусский король избрал новую тактику: укрывшись за стенами нескольких крепостей и валами укрепленного лагеря при Бундельвице, его армия не нападала, как раньше, а сама ждала наступления противника. Однако между Россией и Австрией не было единства. Новый русский командующий Бутурлин регулярно получал известия из Петербурга и знал, что императрица Елизавета тяжело больна. В случае смерти «матушки-государыни» престол переходил к ее племяннику, взбалмошному голштинцу Карлу Петеру Ульриху, в православном крещении Петру Федоровичу, большому почитателю Фридриха II. Царедворец Бутурлин не желал неприятностей и, невзирая на гнев австрийского командующего Лаудона, откладывал наступление на позиции пруссаков. 11 сентября русские и вовсе снялись с места и стали отходить на восток, оставив союзникам лишь небольшой корпус генерала Чернышева. Если бы циничный прусский король верил в Бога, он наверняка приказал бы служить благодарственные молебны. Впрочем, в начале января 1762 года судьба предоставила ему еще большее основание для того, чтобы воздать хвалу Всевышнему. Елизавета Петровна скончалась, новый император Петр III не только прекратил войну с Фридрихом, но и, к возмущению многих русских, без всякой компенсации возвратил королю Восточную Пруссию и остальные области, занятые Россией.

Более того, в июне был заключен русско-прусский союзный договор, согласно которому русские войска должны были выступить против недавних союзников. Однако до этого дело не дошло:

29 июня 1762 года в результате бескровного переворота царь был свергнут собственной супругой, вступившей на престол под именем Екатерины II. Союз с Пруссией не состоялся, но мирный трактат новая государыня оставила в силе: она еще не чувствовала себя на троне достаточно уверенно для того, чтобы продолжать кровопролитную войну в Европе. Россия вышла из Семилетней войны. Поскольку Франция к тому времени неоднократно продемонстрировала свою слабость, Австрия фактически осталась один на один с Фридрихом. Но и у того уже не было ни сил, ни возможностей продолжать войну.

15 февраля 1763 года в замке Губертусбург близ саксонского города Торгау был подписан мирный договор, в котором Австрия и Пруссия гарантировали друг другу территориальную целостность и неприкосновенность. Это означало, что Марии Терезии так и не удалось добиться желанной цели — вернуть Силезию. Правда, Фридрих II обязался поддержать кандидатуру эрцгерцога Иосифа на предстоящих выборах германского короля, но много ли значил этот средневековый титул, коль скоро Пруссия была истощена, но не сокрушена и оставалась серьезным фактором германской и европейской политики? «Дипломатическая революция», затеянная Веной главным образом ради того, чтобы расправиться с прусским королем, не достигла своей цели. Впрочем, Семилетняя война имела для государства Габсбургов и некоторые положительные последствия. Две длительные войны за 20 лет привели к укреплению связей между отдельными частями монархии. Ее армия заметно усилилась в борьбе со столь грозным противником, как Пруссия. И, хотя огромный государственный долг связывал Вене руки, она извлекла определенную выгоду из упадка Франции, получив возможность вместе с Пруссией и Россией контролировать ситуацию в центре и на востоке Европы.

Что касается союза Австрии с Францией, то он продержался до тех пор, пока в результате французской революции ситуация в Европе не изменилась кардинальным образом. Символом этого союза стал брак одной из дочерей Марии Терезии — Марии Антонии, больше известной как Мария Антуанетта, с французским дофином, будущим королем Людовиком XVI (1770). Трагическая история этой королевской четы хорошо известна: и Людовик, и Мария Антуанетта попали в 1793 году под «бритву революции» — якобинскую гильотину. Мария Антуанетта стала первой (но не последней) из Габсбургов, кто был казнен собственными подданными.

* * *

Ослабление Франции и временное самоустранение Англии из континентальной политики привели к тому, что у Австрии, Пруссии и России, между которыми в результате Семилетней войны установился определенный баланс сил, руки оказались развязанными для одного из самых скандальных шагов в истории международных отношений — трех разделов Польши (Речи Посполитой), в результате которых последняя более чем на 120 лет исчезла с карты Европы.

Польша давно уже была соблазнительной добычей для сильных и хищных соседей. Со второй половины XVI века, когда пресеклась династия Ягеллонов, королевская власть в Речи Посполитой становилась все более слабой и в конце концов была отдана на откуп шляхетской вольнице. Структура польского общества напоминала венгерскую — при том, что отдельные группировки местного дворянства зачастую искали поддержки своих клановых интересов за рубежом, резко ослабляя и без того немощное государство. Принцип сословной свободы на польских сеймах был доведен до абсурда благодаря правилу liberum veto, согласно которому любое важное политическое решение могло быть принято только единогласно; единственный голос, поданный «против», блокировал работу сейма. Короли Саксонской династии, находившиеся на польском престоле с 1697 по 1763 годы, не сделали практически ничего для проведения необходимых реформ.

Экономика Польши пребывала в состоянии хронического упадка, немногочисленные города не играли никакой политической роли, а промышленность была крайне слаба. Самоироничная польская поговорка, согласно которой «Польша основана на беспорядке», в XVIII столетии казалась не более чем констатацией факта. Речь Посполитая представляла собой государство многонациональное и многоконфессиональное: в обширных восточных провинциях страны — нынешних Белоруссии и западной Украине — преобладало православное население; кроме того, там жили немало униатов, приверженцев греко-католической церкви, а по всей стране было рассеяно весьма многочисленное еврейское меньшинство. По сути дела, Речь Посполитую можно считать еще одним центральноевропейским наднациональным проектом, подобным империи Габсбургов, однако косность польского общества и чрезвычайная слабость государственных структур Речи Посполитой обрекли ее на бесславную гибель.

В 1764 году на польский трон был избран Станислав Август Понятовский — умный, образованный, патриотически и реформистски настроенный, но слабый и нерешительный вельможа, который был когда-то любовником Екатерины II и считался ее креатурой. Конституционно-монархическая программа нового короля вызвала протест у консервативной аристократии, которая настаивала на сохранении традиционных шляхетских свобод. В 1768 году между консерваторами и сторонниками реформ началась гражданская война, в которую под предлогом защиты свободы вероисповедания православных подданных польской короны вмешалась Россия. Одновременно русские войска начали победоносное наступление на турок в Причерноморье. В Вене и Берлине были сильно обеспокоены успехами Петербурга.

Фридрих II, которому после пережитого в годы Семилетней войны совсем не хотелось воевать, решил ликвидировать напряжение, возникшее в русско-прусско-австрийском треугольнике, предложив соседям «закусить» слабой и неспокойной Польшей. Постепенно вырисовались контуры первого раздела несчастного государства. 5 августа 1772 года в Петербурге было подписано соглашение, согласно которому Россия получила Ливонию и большую часть нынешней Белоруссии (площадью 92 тыс. кв. км с населением 1,3 млн человек). Австрии достались Галиция, часть Подолии и польская Силезия — 83 тыс. кв. км с 2,6 млн жителей. Пруссия стала обладательницей Западной Пруссии, Куявии и части Великой Польши (36 тыс. кв. км, 580 тыс. человек).

Несмотря на то что доля Пруссии была наименьшей, первый раздел Польши стал несомненным успехом Фридриха II, который смог убедить Петербург и Вену принять его план, избежал войны, которой боялся, и повысил свой международный престиж. Кроме того, Восточная Пруссия теперь была соединена с остальными владениями Гогенцоллернов. Что же касается габсбургской монархии, то присоединенные территории на долгие годы стали одной из ее наименее развитых провинций, не имевшей к тому же большого стратегического значения. Вдобавок этническая картина Австрии стала еще более пестрой: подавляющее большинство новых подданных монархии составляли поляки и русины (украинцы), что впоследствии добавило венскому правительству проблем, поскольку отношения между польскими дворянами-землевладельцами и украинским крестьянством в Галиции были весьма напряженными. Так что успех оказался сомнительным — если не считать того, что к официальному титулу Иосифа II добавились слова «король Галиции и Лодомерии».

Умирающая Польша встрепенулась. 20 последующих лет стали для нее периодом экономического и культурного оживления и определенных политических реформ, завершением которых стало принятие конституции 3 мая 1791 года. Это был выдающийся документ, который не только уничтожил многолетние недостатки польской государственной системы (liberum veto, конфедерации, выборность короля и т. п.), но и констатировал, что все сословия составляют нацию, дав тем самым понятию «нация» современное содержание. Проведенные изменения имели революционное значение. Но было поздно: либеральная конституция вызвала не только отпор консервативной части польской элиты, но и подозрения великих держав, которые видели в польских реформах проявление «французской революционной заразы». Вновь началась гражданская война, весной 1792 года в поддержку оппозиционной Тарговицкой конфедерации выступили русские войска, и вскоре слабый и больной Станислав Август Понятовский подчинился давлению Петербурга, одобрив новое соглашение о разделе. Россия получила Украину и западную часть Белоруссии (250 тыс. кв. км, более 3 млн жителей), Пруссия — Гданьск, Торунь и значительную часть Великой Польши (57 тыс. кв. км, 1 млн человек). Австрия на сей раз осталась не у дел: она была занята войной с революционной Францией.

Но и это был еще не конец. В обглоданной соседями Польше ширилось патриотическое движение. В 1794 году Тадеуш Костюшко поднял восстание, которое, однако, было жестоко подавлено русскими и прусскими войсками. Тем временем австрийская дипломатия, поняв, что решение польского вопроса может принять форму, невыгодную для Вены, развила активность — с тем, чтобы вновь поучаствовать в дележе добычи. Входе долгих переговоров удалось достичь компромисса, согласно которому Россия получила Литву, Курляндию и Волынь (120 тыс. кв. км), Австрия — остаток Галиции, части Великой Польши и Мазовии (47 тыс. кв. км), Пруссия же — оставшуюся часть Великой Польши с Варшавой (около 47 тыс. кв. км).

Польша перестала существовать. Для ее народа начался долгий период борьбы за национальное освобождение. Из трех же черных орлов, покончивших с орлом белым, в наибольшем выигрыше, несомненно, оказалась Россия, которая окончательно стала доминирующей державой в восточной части Европы.

Революционер Божьей милостью

«Видя, что состояние моего здоровья день ото дня ухудшается, я собрал врачей и распорядился, чтобы они дали письменное заключение о моем состоянии… — писал император, то и дело прерываясь, когда приступы кашля становились особенно долгими и мучительными. — Возможно, конец наступит очень скоро. Дорогой брат, не только во имя дружбы, но и во имя обязанностей перед теми государствами, которые в скором времени будут вверены Вам, я заклинаю Вас как можно скорее прибыть сюда… Наш дом ждет Вас и Ваших распоряжений… Времени уже не осталось; март грозит новыми болезнями».

Император Иосиф II (Художник Георг Деккер)

Император Иосиф II (Художник Георг Деккер)

Был февраль 1790 года. С замерзшего Дуная дул ледяной ветер, в венских кабачках бюргеры отогревались грогом и пуншем, осипшими от холода голосами отдавали команды офицеры дворцовой стражи, а в жарко натопленных покоях дворца Хофбург умирал от туберкулеза, болезни печени и нервного истощения император Иосиф II (1765–1790). Незадолго до смерти он сочинил собственную эпитафию: «Здесь лежит государь, намерения которого были чисты, но ему не суждено было увидеть успех ни одного из своих начинаний». У умирающего императора имелись все основания для тоски и отчаяния. Надежд на выздоровление не было, и оставалось лишь уповать на скорый приезд из Тосканы брата и наследника, эрцгерцога Леопольда, которого Иосиф рассчитывал убедить в необходимости вопреки всем трудностям продолжать реформаторский курс. Однако и этой надежде не суждено было сбыться: Леопольд прибыл в Вену лишь 6 марта; сердце императора остановилось двумя неделями раньше. Ему не было и 49 лет.

Печальный конец этой жизни резко контрастирует с ее многообещающим началом. Иосиф был, наверное, самым желанным принцем в истории габсбургской династии. Его рождение в марте 1741 года было воспринято родителями младенца, Марией Терезией и Францем Стефаном, венским двором и народом как добрый знак свыше, как символ надежды на то, что Австрийский дом выйдет победителем из тех испытаний, которые обрушились на него после смерти Карла VI. Обстановка того времени наложила отпечаток на отношение матери к первенцу, а также на воспитание наследника и его положение при дворе: юный Иосиф всегда чувствовал свою исключительность и не считал нужным скрывать это. Именно здесь, наверное, кроются корни одной из главных черт характера императора — его непоколебимой уверенности в собственной правоте, которая, с одной стороны, давала ему силы для проведения радикальных реформ, а с другой — сделала его в конце концов объектом почти всеобщей ненависти.

Как и почему молодой Габсбург стал «революционером на троне», во многом остается загадкой. Но, как бы то ни было, к моменту, когда ему исполнилось 20 лет, система взглядов Иосифа на государство, права и обязанности монарха в основном сложилась. Она нашла свое выражение уже в первой из нескольких объемных записок-трактатов, поданных наследником Марии Терезии. Это сочинение, написанное по-французски, называлось Reveries («Мечты» или даже «Грезы»), но содержало совсем не мечтательскую программу дальнейших государственных преобразований, которые представлялись необходимыми молодому эрцгерцогу. В основе его концепции лежали две идеи, верность которым Иосиф сохранил до конца своих дней, — абсолютизм как предпосылка для проведения энергичных реформ в духе Просвещения и новый экономический порядок, благодаря которому могли финансироваться необходимые государственные расходы.

Императрица Австрийская Мария Терезия (Художник Мартин ван Мейтенс)

Императрица Австрийская Мария Терезия (Художник Мартин ван Мейтенс)

Мария Терезия не имела ничего против подобной политики и в значительной мере сама ее проводила. Однако подход Иосифа к важнейшим государственным проблемам был куда более радикальным по крайней мере по двум параметрам. Во-первых, наследник трона, в отличие от матери, был негативно настроен по отношению к аристократии, которую считал паразитическим сословием, чей консерватизм и стремление любыми путями сохранить свои привилегии служат серьезнейшим препятствием на пути преобразований. Во-вторых, роль самого государя, как ее понимал Иосиф, сводилась, по сути дела, к положению первого чиновника государства. Именно государство считал молодой Габсбург высшей ценностью, служение которой — удел и долг монарха и всех его подданных. В Reveries впервые прозвучала фраза, которую можно считать политическим кредо Иосифа II: «Все принадлежит государству…».

Впоследствии Иосиф передал матери еще три подобных записки — в 1763,1765 и 1768 годах. В них все более четко обозначались те методы, с помощью которых он хотел обновить и усилить монархию: ограничение прав аристократии, продолжение централизаторской политики Марии Терезии, унификация законодательства во всех владениях Габсбургов, особенно в Венгрии, которую Иосиф считал главным рассадником сепаратизма и дворянского консерватизма, облегчение положения крестьян как основного податного сословия, кардинальная реформа налоговой и финансовой системы, укрепление армии. Мать почти не возражала, но ее природная осторожность и отвращение к радикализму вели к тому, что инициативы Иосифа спускались на тормозах. Став после смерти Франца I в 1765 году германским императором и соправителем Марии Терезии в габсбургских землях, сын получил лишь ограниченные полномочия, главным образом в военной и дипломатической сферах. Но во внешней политике молодой император проявил себя агрессивным правителем, жаждущим завоеваний. Иосиф II был одним из инициаторов участия Австрии в первом разделе Речи Посполитой, чему так сопротивлялась Мария Терезия. Кроме того, несмотря на свое восхищение Фридрихом II, император сознавал, что мощное государство, созданное его кумиром, представляет собой главную угрозу гегемонии Габсбургов в Центральной Европе. Для укрепления ведущей роли Австрии среди германских государств Иосиф задумал обменять южные Нидерланды (ныне Бельгию), оторванные от остальных земель монархии, на Баварию, где как раз скончался курфюрст Максимилиан III. Против этих планов решительно выступил Фридрих II, которому удалось сплотить вокруг себя большинство немецких князей. Тем не менее в начале 1778 года Иосиф двинул войска в Баварию. Началась «картофельная война», обязанная своим названием тому факту, что противоборствующие стороны избегали крупных сражений, зато успешно уничтожали запасы картофеля и других съестных припасов.

Мария Терезия, постаревшая и больная, а потому еще более осторожная, снова выступила против замыслов сына и унизила Иосифа, начав за его спиной мирные переговоры с Фридрихом. По условиям Тешенского мира, подписанного в мае 1779 года, Австрии досталась лишь узкая полоска земли на юго-востоке Баварии, вдоль реки Инн («Иннская четверть»). Вдобавок Иосиф II надолго приобрел в Германии репутацию агрессивного и опасного монарха, а Фридрих II, наоборот, славу защитника интересов небольших немецких государств. «Картофельная война» нанесла очередной удар по и без того непрочной конструкции «Священной Римской империи германской нации».

Иосиф II продолжил военно-дипломатическое сближение с Россией. Император испытывал симпатию к другой просвещенной государыне, Екатерине II, и полагал, что совместными усилиями Россия и Австрия могут изгнать с Балкан общего врага — Османскую империю. Вместе с «Семирамидой севера» Иосиф даже совершил поездку в Крым, откуда русская армия совсем недавно изгнала турок. В 1788 году союзники начали новую войну против Турции. Проявив в боях личную храбрость, Иосиф, вставший во главе 250-тысячной армии, не сумел, однако, ни взять Белград, ни вообще добиться сколько-нибудь значительных успехов. В ноябре 1788 года император, подхвативший в болотах под Белградом лихорадку, вернулся в Вену — больной, разочарованный и опустошенный. Война с турками продолжалась ни шатко ни валко до 1790 года, и заканчивать ее (без всяких приобретений для монархии) пришлось уже преемнику Иосифа II. Россия, нанесшая туркам благодаря гению Суворова ряд тяжелых поражений в Причерноморье, пожинала плоды победы, Австрия же вновь была унижена.

* * *

Впрочем, основное внимание Иосиф II уделял вопросам внутренней политики. Приступить к давно вынашиваемым реформам ему, однако, удалось лишь после смерти Марии Терезии 29 ноября 1780 года. Император рыдал у смертного одра матери, которую, несмотря на все противоречия и ссоры между ними, он очень любил и глубоко уважал. Несчастная личная жизнь Иосифа II, о которой еще пойдет речь, сделала мать главной женщиной в его жизни. Потеря была невосполнима, и все же смерть Марии Терезии развязала Иосифу руки для осуществления его политических замыслов.

Одним из первых и наиболее важных шагов императора стало освобождение крестьян. 1 ноября 1781 года Иосиф II подписал Патент о собственности (Leibeigenschaftspatent), согласно которому крепостные превращались в полноправных подданных императора — лично свободных, пользовавшихся равенством перед судом и основными гражданскими правами. Первоначально патент действовал лишь в Богемии, Моравии, Крайне и Галиции, но затем был распространен и на другие наследственные земли. Однако передела земельных угодий не произошло: крестьяне освобождались без земли и в большинстве своем были вынуждены продолжать работать на крупных землевладельцев. Тем не менее патент имел огромное значение для экономического развития монархии. Начался приток рабочей силы из сельской местности в города, что способствовало росту промышленности. Правительство поощряло возникновение высокопродуктивных хуторских хозяйств. Разбогатевшие крестьяне получили возможность дать своим детям образование; выходцы из земледельческой среды пополняли ряды городской буржуазии, чиновничества и интеллигенции. Таким образом, был дан толчок модернизации центральноевропейского общества.

Следующим этапом аграрной реформы должно было стать введение единого поземельного налога. С этой целью в 1785 году императорские чиновники начали составлять кадастры — списки всех земельных владений в монархии. По замыслу Иосифа II каждый землевладелец должен был вносить в казну налог в размере 12,22% годового дохода. Кроме того, крестьяне были обязаны платить помещику до 17,78% своего дохода. Последняя мера была особенно важна: тем самым крестьяне получали возможность выкупить свои повинности; барщина (Robot) заменялась фиксированной денежной податью, что позволяло земледельцу сосредоточиться на ведении собственного хозяйства. Это означало неизбежный упадок поместного землевладения, обеднение и разорение многих помещиков, поэтому планы императора были встречены землевладельцами в штыки, особенно в Венгрии. После того, как в 1789 году шляхта начала публично жечь кадастры и вступила в контакт с Пруссией, намереваясь предложить венгерскую корону одному из Гогенцоллернов, умирающий Иосиф II был вынужден отменить эту реформу. Крестьянские повинности сохранились вплоть до революции 1848 года.

Более удачными оказались административные преобразования йозефинской эпохи (1780–1790). Их смыслом и целью была дальнейшая централизация монархии, ее окончательное превращение в единое государство. «Иосиф признавал, что принцип национальной автономии сглаживает многие противоречия внутри монархии, но он знал также, что современное государство не может существовать, если через каждые сто километров вступают в действие иные торговые и судебные правила, различные принципы сбора налогов и рекрутского набора в армию» (Magenschab Н. Josef II. Revolucionář z boží milosti. Praha, 1999. S. 92). Отсюда — стремление императора к унификации законов и правил, к созданию единого административного аппарата, чьей движущей силой становились честолюбивые образованные чиновники незнатного происхождения, которых Иосиф противопоставлял консерваторам-аристократам. Назначенные императором окружные администраторы заменили выборных префектов и других представителей местных сословных собраний.

Важным инструментом централизации Иосифу II казалось придание немецкому статуса единого официального языка монархии, на котором должно было вестись все делопроизводство, административная переписка, разбираться дела в судах и т. д. Император не был националистом — для него речь шла прежде всего об укреплении идеи единого государства. Однако эта мера вызвала яростный отпор в Венгрии, где в ней усматривали унижение национального достоинства. До сих пор официальным языком Венгерского королевства была латынь, но германизаторская политика Иосифа II привела к появлению требований сделать таковым венгерский. Леопольд II, взойдя на престол, достиг компромисса с мадьярами, вернув нейтральной лытыни прежний статус. Тем не менее административные преобразования йозефинской эпохи сделали австрийский государственный аппарат куда более мощным и эффективным, превратили его в настоящую опору монархии, каковой он оставался до самого конца правления Габсбургов.

Иосиф II был одним из немногих Габсбургов, предпочитавших лично знакомиться с жизнью своих подданных. Подобно Карлу V, значительную часть своей жизни император провел в пути, посетив не только все наследственные габсбургские земли, но и другие страны Европы — Германию, Италию, Францию. Водной из моравских деревушек Иосиф лично прошел по полю за плугом, и образ «императора-пахаря» надолго вошел в число габсбургских легенд. Видя, насколько отличаются друг от друга условия жизни, нравы и традиции населения в разных провинциях монархии, император, однако, так и не осознал того, что своим практическим умом поняла его мать: нельзя рубить сплеча, в условиях зарождающегося, а кое-где, в первую очередь в Венгрии, уже весьма развитого национального самосознания, народам монархии необходима гибкая политика, не разжигающая, а наоборот, гасящая национальные страсти. Иосиф же не стеснялся подвергать патриотические чувства своих подданных слишком тяжелым испытаниям: так, он отказался короноваться королем Венгрии и Чехии (чтобы не быть связанным некоторыми положениями королевской присяги), а священную для венгров реликвию, корону св. Стефана, приказал перевезти в сокровищницу венского Хофбурга как какое-нибудь ювелирное украшение. Централизм Иосифа II был слишком жестким, чересчур бескомпромиссным — и это стало причиной большинства политических неудач «революционера на троне». Бескомпромиссность Иосифа II, его надменность, непоколебимая уверенность в том, что лишь ему, просвещенному монарху, дано знать, что и как нужно делать для благоденствия государства и его подданных, в последние годы царствования сделали императора объектом всеобщих насмешек и плохо скрываемой неприязни. Либералы считали поведение государя деспотическим, консерваторы, наоборот, ругали его за отказ от многих традиций, а особенно — за гонения на церковь (Иосиф конфисковал значительную часть церковных владений, закрывал монастыри и, оставаясь католиком, делал всё для того, чтобы церковь не могла играть роль политического конкурента государственной власти).

Значительно ослабив цензурные ограничения, Иосиф вскоре увидел, что Вена наводнена памфлетами и листками, в которых его политика и он сам подвергаются беспощадному бичеванию. В 1787 году вышла в свет брошюра, название которой било обитателя Хофбурга в самое сердце: «Почему император Иосиф не любим своим народом?». Ответом императора стало ужесточение полицейского контроля, поощрение доносительства, усиление влияния при дворе графа Пергена, в ведении которого находились дела тайной полиции. Однако и этот слуга государя не был до конца предан ему: в начале 1790 года, когда ситуация в стране стала близка к критической, Перген оказался одним из инициаторов подачи Иосифу II петиции с требованием приостановки наиболее радикальных преобразований. 28 января тяжело больной император признал поражение: своим указом он отменил значительную часть собственных распоряжений — в первую очередь тех, что касались налоговой и земельной реформ.

* * *

Весьма вероятно, что одной из причин излишнего упрямства и твердости, с которыми Иосиф II добивался модернизации страны, была неустроенная личная жизнь императора, одиночество, отсутствие в его жизни семейного тепла и любимых людей. В 1760 году Иосиф женился на Изабелле Пармской — красивой, неглупой и обаятельной принцессе из младшей ветви династии Бурбонов, внучке Людовика XV. Это была первая и единственная любовь будущего императора. Но осенью 1763 года юная супруга умерла от оспы, и эта смерть нанесла Иосифу глубочайшую душевную травму. «Это был счастливейший брак на свете, — вспоминал впоследствии безутешный вдовец. — Куда бы я ни поехал, всегда думал о том счастье, каким будет возвращение к ней! Мы разделяли беды и радости и так вместе провели череду счастливейших дней… И всего этого я оказался лишен. Ни одна женщина, ни одна принцесса не могла сравниться с ней. Я обладал этим сокровищем — и потерял его в 22 года».

Ослепленный любовью принц не догадывался, какой мукой оказалась жизнь при венском дворе для его жены, какая тайна скрывалась за «необъяснимыми» приступами тоски, которыми страдала Изабелла. Обнаруженная позднее переписка эрцгерцогини со своей невесткой, сестрой Иосифа Марией Кристиной (Мими), позволяет говорить о том, что двух молодых женщин связывало нечто большее, чем «нежная дружба», причем со стороны Изабеллы можно говорить о настоящей страсти. (Мария Кристина вела себя более сдержанно, да и ее сексуальность, очевидно, была ближе к традиционной, о чем свидетельствовал позднейший весьма счастливый брак с Альбрехтом Саксен-Тешенским.) Изабелла жила в постоянном страхе, что истинный характер ее отношении с невесткой каким-либо образом откроется, страдая от вечной душевной раздвоенности. Чувство долга и приличия заставляло принцессу создавать видимость счастливой семейной жизни, в то время как на самом деле присутствие мужа было для нее зачастую тягостным и даже мучительным. Иосиф никогда не узнал об этой драме и до конца жизни пребывал в плену иллюзий о своем кратком, но столь счастливом браке.

Второй брак Иосифа — с Марией Йозефой Баварской, дочерью покойного врага Габсбургов, императора Карла VII, — был заключен в 1765 году по настоянию Марии Терезии. Весьма вероятно, что он так и не стал браком в полном смысле слова: вскоре после свадьбы Иосиф II приказал заколотить двери, ведущие из его покоев в комнаты нелюбимой жены. Ранняя смерть этой некрасивой тихони в 1767 году (опять от оспы) была, наверное, освобождением для обоих супругов. После этого Иосиф утратил интерес к матримониальным планам, которые продолжала вынашивать его мать, и не согласился жениться в третий раз. В 1770 году его ожидал новый удар: умерла семилетняя дочь императора, слабенькая, но милая и смышленая девочка, названная в честь бабушки Марией Терезией, последнее напоминание о любимой Изабелле. Душа императора окаменела окончательно.

Конечно, здоровый молодой мужчина не мог обойтись без любовных приключений, но у Иосифа II они, судя по всему, носили краткий и не слишком подобающий его положению характер. Согласно ходившим по тогдашней Вене слухам, его величество не гнушался «веселых домов», но, будучи человеком прижимистым, порой не проявлял той щедрости, которой ожидали от столь высокого гостя его мимолетные подруги. Отсюда — распевавшиеся жителями столицы куплеты о том, как «от нашей от Маргит кайзер Йозеф прочь летит» и т. п. Подобный способ «сближения с народом», конечно, не прибавлял императору популярности.

Среди многочисленных братьев и сестер у Иосифа также не было близких людей. Сестры, которых он не любил за склонность к интригам, отвечали на его язвительность тем, что настраивали Марию Терезию против старшего сына. Относительно неплохими были отношения Иосифа лишь с Марией Антуанеттой, однако поучающие письма-инструкции, которыми император бомбардировал сестру после ее французского замужества, вызывали раздражение и у нее. Не пылал любовью к Иосифу II и его брат и наследник Леопольд, написавший об императоре в 1779 году: «Это человек, исполненный честолюбия, который все говорит и делает лишь для того, чтобы его похвалили и чтобы о нем все говорили в свете… Он сам не знает, чего хочет, всё вызывает у него одну лишь скуку… Он не терпит противоречий…». Характеристика весьма критическая и, очевидно, не совсем справедливая.

Кем же все-таки был император Иосиф II? Пожалуй, не найти в истории династии Габсбургов фигуры более противоречивой и вызывавшей столь противоположные оценки у современников и потомков. «Для австрийского либерализма во все времена Иосиф был национальным героем; для антиклерикалов — великим “очистителем веры”; для австрийских немцев, особенно в Богемии и Моравии, — “Иосифом Немцем”; для радикалов и демократов — “народным императором” и “освободителем крестьян”; для консервативных католических кругов — “врагом церкви”, “вульгарным рационалистом” и “доктринером”» (Wandruszka. The House of Habsburg, p. 155). Все это говорилось об одном и том же человеке, и, что интересно, все или почти все из перечисленного — в значительной степени правда. Как и каждая выдающаяся историческая личность, Иосиф II был сложнее, чем любые стереотипные представления о нем.

Очевидно, что стержнем его характера было чувство собственного долга и ответственности перед Богом, династией и государством (но не перед народом, который император собирался облагодетельствовать без его участия). Иосифа II ни в коем случае нельзя считать либералом, хоть он был знаком с трудами французских просветителей и разделял некоторые из их идей. Однако представления о народном суверенитете и естественном равенстве, эти краеугольные камни идеологии Просвещения, были ему глубоко чужды. Он оставался человеком XVIII столетия и Габсбургом, то есть абсолютистом, католиком (несмотря на внешнюю революционность его церковной политики) и носителем наднациональной династической идеи. Но и расхожее мнение о том, что «просвещенный деспот Иосиф был прежде всего деспот, а уже потом — просвещенный», на наш взгляд, упрощает ситуацию: черты просвещенности и деспотизма были теснейшим образом переплетены в этом сложном характере.

Причины неудач Иосифа II кроются, с одной стороны, в недооценке им силы национального и регионального патриотизма народов монархии, а с другой — в явной переоценке собственных сил и возможностей. Император во многом опередил свое время, а потому был просто обречен на поражение, которое, как показала дальнейшая история, было тактическим, а не стратегическим. Ведь несмотря на то, что последние месяцы его жизни стали сплошным отступлением и уничтожением сделанного ранее, Иосиф II все-таки многое успел. Он продолжил начатый при Марии Терезии процесс интеграции провинций монархии. К концу его правления земли Габсбургов фактически стали единым государством, хоть его целостности еще угрожали многие опасности, в значительной степени порожденные слишком радикальной йозефинистской политикой. Потребовалось краткое, но исторически важное царствование Леопольда II (1790–1792), чтобы устранить эти перекосы и, не отказываясь полностью от наследия йозефинизма, поставить его на службу интересам монархии.

Перед бурей

К концу XVIII века в Вене жили более 200 тыс. человек. За годы правления Марии Терезии и Иосифа II габсбургская столица разрослась, приобрела блеск и величие одного из ведущих политических и культурных центров Европы. Улицы, где находились императорские дворцы, особняки аристократов и богатых горожан, театры и общественные здания, еще отделяли от остальных, более бедных кварталов, старые укрепления, которые будут снесены позднее, при Франце Иосифе. Однако Вена уже становилась единым большим городом, обладавшим тем неповторимым обаянием, которое отличает столицу Австрии и сегодня.

Это был разноязыкий город, многонациональный, как и вся монархия, центром которой он являлся. При дворе говорили в основном по-французски, хотя родным языком большей части аристократии был немецкий, и сама Мария Терезия во время важных переговоров или в минуты душевного волнения нередко переходила на венский диалект. Так, когда в феврале 1768 года ей во время театрального представления доложили о рождении у эрцгерцога Леопольда сына (будущего Франца ІІ/І), королева чуть ли не на весь зал воскликнула: «Poldl hat a Buam!» («У Польдля мальчишка!»). Все чаще на приемах и балах в Хофбурге и Шёнбрунне слышалась венгерская речь: Габсбурги всячески старались привлечь склонных к неповиновению мадьярских магнатов на свою сторону, а что могло быть более притягательным для аристократа, чем роскошь императорского двора? На улицах же Вены звучали также чешский, словенский, итальянский…

Последний был главным образом языком театра и оперы, но в последние годы XVIII века благодаря деятельности гениев австрийской музыки — Моцарта, Гайдна, Глюка — постановки на немецком стали теснить произведения итальянцев. Благосостояние композиторов, художников и артистов в ту пору, однако, слишком сильно зависело от благосклонности меценатов, главным из которых считал себя Иосиф II. Согласно известному историческому анекдоту, после премьеры «Женитьбы Фигаро» император, не обладавший хорошим музыкальным слухом, упрекнул автора: «Слишком много нот, дорогой Моцарт!» На что получил дерзкий ответ: «Какие именно ноты имеет в виду Ваше Величество?» Великая музыка Моцарта, как и произведения его современников, доносит до нас колорит тогдашней Вены — города, из которого к тому времени почти исчез мрачноватый, торжественно-напыщенный дух эпохи барокко. В Вене умели веселиться и любили жизнь, хотя у этой жизни хватало и темных сторон. На город то и дело обрушивались эпидемии. Оспа и холера (чума в XVIII столетии, к счастью, перестала быть бичом Европы) не щадили ни простолюдинов, ни аристократов, ни членов императорской семьи. В особенно лютые зимы на улицах бедняцких кварталов валялись трупы замерзших, а по весне прибрежные районы столицы то и дело оказывались под дунайскими волнами. Во время одного из особенно сильных наводнений Франц I, супруг Марии Терезии, лично руководил спасательными работами и раздавал пострадавшим деньги, одежду и продовольствие. По-прежнему высокой оставалась смертность, 50-летний мужчина считался почти стариком. При Иосифе II было сделано многое для помощи бедным и больным, построено несколько ночлежных домов и большая городская больница. Не забывали власти и о развлечениях для народа: так, Иосиф впервые открыл для доступа публики знаменитый парк Пратер, где то и дело устраивались праздничные гуляния и фейерверки.

Пестрая и шумная Вена резко выделялась среди прочих городов монархии, значительно превосходя их и численностью населения, и интенсивностью культурной жизни, и развитием городской инфраструктуры (при всем убожестве последней, если исходить из современных представлений). Тем не менее и в Буде, Пеште, Праге, Загребе в последние годы XVIII века становятся заметны приметы модернизации: появляются мануфактуры и первые фабрики, больше становится мастерских, меняльных контор, лавок, открываются новые школы, церкви, больницы, театры… А вот обширные сельские районы Венгрии, Моравии, Трансильвании, Хорватии правление монархов-реформаторов, казалось, почти не затронуло: здесь было царство патриархальности, бедности и необразованности, что позволило канцлеру Меттерниху впоследствии пошутить, что «…Азия начинается за восточными воротами Вены».

Особенно заметно это было в Венгрии, фундаментом экономики которой оставалось сельское хозяйство, основанное на крупном помещичьем землевладении. В политическом плане венгерский народ по-прежнему представляли несколько десятков тысяч дворян, которые считали себя единственными выразителями воли нации и в большинстве своем отличались квасным патриотизмом в духе лозунга тех лет — Extra Hungariam поп est vita («Вне Венгрии жизни нет»). По отношению к другим народам, обитавшим в землях короны св. Стефана, это сословие не испытывало ничего, кроме презрения; так, о словаках, составлявших одно из наиболее крупных национальных меньшинств Венгрии, говорили: Tot ember nem ember («Словак — не человек»). Идеи Просвещения затронули определенную, хоть и небольшую, часть мадьярской шляхты, которая положительно отнеслась к йозефинистским преобразованиям. Прежде всего это относится к протестантам, которым Патент о веротерпимости открыл путь к государственной карьере. Тем не менее политические представления венгерской элиты в целом к концу правления Иосифа II представляли собой коктейль из либерально-конституционных, националистических и традиционалистских идей. Эта идеологическая смесь, возникшая в результате реакции венгерского общества на радикализм Иосифа II, в 1790–1792 годах едва не вызвала новое столкновение Венгрии с Габсбургами. Умиротворение венгров стало одной из главных задач нового императора Леопольда II.

* * *

В отличие от покойного брата, Леопольд в совершенстве владел искусством divide et impera (разделять и властвовать). Ему удалось сыграть на внутривенгерских противоречиях и, умело сочетая политику кнута и пряника, в считанные месяцы усмирить непокорное королевство. Хватило нескольких, хоть и значительных, уступок: отмены налоговой реформы, уничтожения кадастров, возвращения латыни статуса официального языка и т. д. Корона св. Стефана была торжественно возвращена в Венгрию. Духом примирения проникнут и манифест Леопольда, изданный по случаю его коронации в качестве венгерского короля 15 ноября 1790 года. Сейм, в свою очередь, проявил подчеркнутую лояльность короне, избрав новым палатином (наместником) Венгрии эрцгерцога Александра Леопольда — одного из сыновей императора. (Эта традиция сохранялась вплоть до революции 1848 года; так возникла одна из младших ветвей Габсбургов — венгерская).

Успехи императора были связаны с заработанным им к тому времени в Европе авторитетом умелого и либерального правителя, каковым Леопольд зарекомендовал себя за четверть века, проведенную им в Великом герцогстве Тосканском. Пьетро Леопольдо, как называли его здесь, был, несомненно, одним из лучших правителей, когда-либо владевших этой итальянской провинцией, унаследованной им от отца — Франца I Стефана. Герцог упорядочил внешнюю и внутреннюю торговлю, введя единый торговый сбор, что способствовало оживлению экономики Тосканы. Была создана передовая для того времени система социальной помощи, открыто множество новых больниц, осушены болота, служившие рассадником лихорадки, пропагандировалось оспопрививание и другие профилактические меры. Леопольд запретил пытки, упростил судопроизводство, а свод тосканских законов, опубликованный в 1786 году, служил образцом для многих европейских государств. А вот в области церковной политики герцог, настроенный не менее реформаторски, чем его брат, благоразумно воздержался от радикальных мер, поскольку понял, что в Тоскане, где влияние церкви было чрезвычайно сильным, преобразования йозефинистского толка не вызвали бы ничего, кроме всеобщего возмущения.

Действия Леопольда были продиктованы его либеральными убеждениями, которые в чем-то перекликались со взглядами Иосифа II, но были куда более последовательными. Незадолго до вступления на императорский престол Леопольд писал сестре Марии Кристине: «Я убежден в том, что государь, даже наследственный, — лишь представитель своего народа, ради которого он живет и которому обязан посвящать свой труд и свои заботы; я верю в то, что каждая страна должна иметь законодательно закрепленные отношения или договор между народом и государем, ограничивающий полномочия последнего, так что в случае, если монарх не подчиняется законам… повиновение ему перестает быть долгом подданных». В этих словах заключена вполне законченная либерально-конституционалистская программа, В отличие от своего предшественника, император Леопольд признавал суверенитет народа и его право контролировать действия государя.

Именно Леопольдом II начинается традиция габсбургского либерализма, выразителями которой в XIX веке стали двое его сыновей — эрцгерцоги Карл и Иоганн, а позднее (с некоторыми оговорками) кронпринц Рудольф, сын Франца Иосифа I. Ни одному из названных лиц не удалось в сколько-нибудь значительной степени воплотить свои идеи в жизнь — по крайней мере в масштабах всей страны. Тем не менее само существование либеральной альтернативы способствовало переходу к конституционной монархии при Франце Иосифе, постепенному приспособлению политической и административной системы габсбургского государства к требованиям новой эпохи. Смягчив негативный эффект, вызванный радикально-деспотическим реформизмом старшего брата, Леопольд II не успел приступить к осуществлению собственных либеральных замыслов. В конце февраля 1792 года он простудился, начался скоротечный плеврит, и 1 марта 44-летний император умер. Через пять дней, спустя ровно два года после его прибытия в Вену, тело Леопольда II было похоронено рядом с несколькими поколениями его предков в склепе венской церкви капуцинов. Скоропостижная смерть не позволила императору дать ответ на вопрос, становившийся главным для австрийской политики: какой курс избрать по отношению к Франции, где набирала обороты машина революции?

Исходя из своих убеждений, Леопольд поначалу не видел в событиях во Франции ничего вредного и опасного. Косность и коррумпированность французской монархии были для него столь же очевидны, как легкомыслие и стяжательство сестры императора Марии Антуанетты и слабость ее мужа Людовика XVI. Передача законодательной власти в руки народных представителей, предусмотренная либеральной французской конституцией 1791 года, при сохранении за монархом исполнительной власти и ряда других полномочий, вполне соответствовала взглядам самого Леопольда. Однако умеренное крыло французских революционеров постепенно оттеснялось на задний план радикалами, со стороны которых все чаще звучали угрозы в адрес королевской семьи. Это уже не могло не вызывать беспокойства в Вене.

В июне 1791 года Людовик XVI, Мария Антуанетта и их дети попытались бежать из Франции, но были остановлены в Варение и силой возвращены в Париж. Фактически король и его семья стали заложниками революции. 6 июля Леопольд II послал ноты монархам Англии, России, Пруссии, Испании, Пьемонта и Неаполя с призывом объединить усилия для того, чтобы «…восстановить честь и свободу короля и положить конец эксцессам французской революции». Полтора месяца спустя император встретился в Пильнице с прусским королем Фридрихом Вильгельмом II и подписал с ним конвенцию, согласно которой Австрия и Пруссия обязались прийти на помощь королю Франции и его семье в случае, если бы последним угрожала серьезная опасность. В феврале следующего года, за несколько недель до смерти Леопольда, Пильницкая конвенция была дополнена австро-прусским договором об оборонительном союзе.

Так была заложена основа будущих многочисленных антифранцузских коалиций. Незадолго до смерти тон высказываний императора стал угрожающим: «Если французы хотят войны, — писал он, — то они ее получат и увидят, что… Леопольд Миролюбивый умеет воевать. И платить за это придется им». Воевать, однако, пришлось уже не Леопольду, а его старшему сыну. Монархия вступала в критический период своей истории, события которого вначале поставили государство Габсбургов на грань уничтожения, но затем привели к сплочению его народов в борьбе с небывало сильным противником и в конечном итоге — к победе.

Опубликовал: Дмитрий Адаменко | 9 Травня 2016
Рубрика: XVIII сторіччя, Загальноісторичні работи, Історія, Книги

Последние опубликование статьи